План
1. Культурологический компонент политической риторики
2. Речевые стратегии политических лидеров
3. Семантическая и магическая функция политического слова
4. Типы политических речей лидеров
5. Риторические стратегии доминирования и недоминирования
Вопросы для обсуждения на семинарских занятиях
1. Культурологический компонент политической риторики
Эффективное политическое лидерство может состояться лишь тогда, когда для политических коммуникаций будет выбрана та модель речевой деятельности, которая в наибольшей степени соответствует как риторическому идеалу определенной культуры (цивилизации), так и господствующей политической культуры, поскольку при этом используется терминологический и семантический ряды, относительно которых у лидеров и последователей наличествует тождественная интерпретация. В этой ситуации, последователи, воспринимающие исходящую от лидера вербальную информацию, выделяют из речевого потока и адекватно воспринимают только знакомые и личностно значимые лексические единицы, словесные формулы и образы, отторгая «инородные».
Политические речи государственных лидеров состоят, как правило, из нескольких компонентов.
Во-первых, из ценностного содержания вербальной деятельности лидеров, ее насыщенности идеологиями и идеологемами, нравственными, религиозными постулатами и др. Ценностный анализ политических речей достигается, в первую очередь, посредством выделения ключевых слов. Например, в политической риторике фашистских лидеров семантические ряды состоят из таких ключевых слов, как борьба, раса, превосходство, территория, вождь, нация.
В свою очередь, коммунистические лидеры используют совершенно иную конфигурацию ключевых слов – рабочий класс, социализм, коммунизм, эксплуатация, классовая борьба, марксизм-ленинизм и др.
Важным фактором, интегрирующим семантическое пространство в системе государственного лидерства, является применение так называемых «идентификационных формул», т.е. лингвистических оборотов, заключающих в себе манифестацию общей семантики и единых социально-политических целей. Тем самым провозглашается установка на достижение с последователями взаимопонимания, а значит, сотрудничества. Например, подобными идентификационными формулами могут являться национальные интересы или интересы определенной социальной группы (например, «трудящихся»), общие цели, враг или ценности.
2. Речевые стратегии политических лидеров
Мотив агональности реализуется как через семантическую агональность, т. е. использование слов и выражений, проникнутых духом борьбы, так и модальную агональность, выраженную в демонстрации в вербальной деятельности уверенности, решительности, силы воли, бескомпромиссности, категоричности и т.п. При этом используются как специальные риторические приемы (экзальтированность речи, применение фигур антитезы и приема контрастов, актуализация образа «врага» и т. п.), так и особые грамматические обороты. Так, например, американский исследователь В.Вейнтрауб доказал, что степень артикуляторного воздействия на людей резко увеличивается если:
а/ часто употребляется местоимение «Я», а не «Мы»;
б/ мало или почти не применяются такие уточняющие лексические единицы как «но», «однако», «тем не менее» и др.;
в/ в словесный оборот вводятся эмоционально окрашенные прилагательные;
г/ глаголы используются преимущественно в активной форме («я сказал», а не «было сказано»);
д/ для усиления глаголов используются эмоциональные наречия типа «никогда», «ни в коем случае», «наотрез» и др.
К ним прибавляются словесные брутализмы, демонстрирующие жесткость и агрессивность политика. Эти вербальные компоненты свидетельствуют о доминанте личности, мотиве сильной личной власти, ответственности и активности лидера.
Мотив же гармонизации основан на использовании государственными лидерами слов и речевых оборотов, направленных на утверждение в обществе, среди элит элементов согласия, солидарности и компромисса.
В-третьих, важным параметром политических речей государственных лидеров является проявление оппозиции монологичность/ диалогичность.
Составляющими этого параметра выступают следующие элементы:
а/ «стратегия вычеркивания», т.е. превращение личности в пассивный объект манипулирования со стороны субъекта речи, в данном случае – государственного лидера;
б/ «стратегия иерархизирования», т.е. восприятие лидером последователей как социальных объектов, обязанных выполнять его политическую волю и не обладающих собственными, отличными от лидерских, целями и ценностями. Последователи в данном взаимодействии не признаются лидером в качестве равноценных и равнозначимых величин (партнеров) и являются исключительно средством реализации его властных интенций;
в/ «стратегия приоритетности интерпретаций», предоставляющая лидеру легитимное право на оценку и трактовку тех или иных политических событий и фактов, особенно в недемократических государствах.
Российский исследователь С.Ушакин справедливо отмечает, что «различия между политиками состоят не столько в разном восприятии действительности, сколько в способности использовать для отражения своего восприятия этой действительности разные слова». Например, «в США президент определенным образом «санкционирует» ту или иную трактовку происходящих событий, формируя тем самым у публики необходимые параметры, контуры общего восприятия складывающейся ситуации». Именно благодаря вербальной деятельности политиков в итоге создается «иной чувственный и концептуальный мир – гипотетический образ реальности»;
г/ «стратегия вербальной полифункциональности», т.е. использования вербальном дискурсе политического лидера одного или нескольких социальных языков и жанров.
Социальный язык является тем языком, которым человек, принадлежащий к определенному социальному статусу, пользуется в публичной жизни, придавая ему определенную жанровую экспрессию. Так как государственный лидер в силу своего социального статуса апеллирует к различным социальным группам, то он в своих вербальных высказываниях обычно использует фрагменты из различных социальных языков. Характерным в этом отношении является транслингвистический анализ американского психолога Дж.Верча одной из политических речей президента Дж.Буша (старшего), в которой он смог выделить четыре используемых социальных языка.
В-четвертых, в коммуникационном дискурсе государственного лидерства представлена также оппозиция онтологичность/ релятивизм, в которой онтологический компонент предполагает претензию на истинность речи, а релятивистский – относительность ее ценности, закрепляя за ней целевую задачу – выступить средством манипулирования другими людьми. В таком случае каждая из этих оппозиций изначально отдает приоритет либо магической, либо семантической функции речи.
3. Семантическая и магическая функция политического слова
В политических речах лидеров обычно наблюдается доминирования элементов агональности/ гармонизации.
Как отмечал Н.Бердяев, «слова имеют огромную власть над нашей жизнью, власть магическую. Мы заколдованы словами и в значительной степени живем в их царстве. Слова действуют как самостоятельные силы, независимые от их содержания... Всякая агитация в значительной степени основана... на гипнозе слов».
Известно, что в первобытных племенах доминировала магия слова, основное назначение которой состояло не в отражении и артикуляции закономерных связей явлений, а в побуждении людей следовать заданным извне (правителем, жрецом и др.) эмоциям, мыслям, действиям. Источником магического слова является маг. Отсюда берет начало широко распространенное в древности и впоследствии неоднократно воспроизведенное в системе государственной власти совмещение функций мага (жреца) и правителя.
Обычно это происходило тогда, когда по причине осуществления радикальных социальных и политико-культурных трансформаций естественным образом обострялась социальная потребность в магии слова и, соответственно, в ее носителях. Например, Э.Кассирер указал на наличие связи между политической мифологией, доминировавшей в фашистской Германии, и трансформацией семантики немецкого языка, в результате которой были изобретены новые слова, а старые начали использоваться в непривычном смысле, ибо их значение существенно изменилось. Эта трансформация произошла оттого, что слова, которые прежде употреблялись в дескриптивном, семантическом смысле, начали использоваться как магические, призванные вызывать у людей вполне определенные чувства и действия.
В свою очередь, Н.Бердяев, анализируя политико-культурную обстановку России начала ХХ века, указывал на то, что политические и культурологические деформации российского общества привели к такой ситуации, когда условная, но ставшая привычной фразеология приобрела абсолютную власть, и в общественном словоупотреблении стал господствовать номинализм, а не реализм. «Огромная масса людей живет не реальностями и не существенностями, а внешними покровами вещей... и принимает на веру слова и категории, выработанные другими». Для того чтобы преодолеть «гипноз слов» и перейти от «фикций к реальностям», нужна свобода слова, которая «ведет к естественному подбору слов, к выживанию слов жизненных и подлинных».
Что же касается семантической функции слова, то она преобладает в общественных системах, рационально творящих социальную жизнь. Известно, например, что в условиях афинской демократии политический диалог между политическим лидером и демосом строился на рационально-вербальных средствах убеждения, формально-логических конструкциях и силлогизмах.
В современных же демократических режимах в политическом лексиконе государственных лидеров также преобладает семантическая функция, но, в отличие от античности, в ней основной акцент делается не на умении спорить с помощью силлогизмов (часто этот спор приобретал самодовлеющий характер), а на способности вести прагматичный торг с избирателями.
4. Типы политических речей лидеров
Ценностный аспект коммуникативного дискурса государственного лидерства выражается также в стилистике речевой деятельности лидера. Исследователи обычно выделяют три типа подобной стилистики лидера:
а) риторика государственного деятеля;
б) демагога;
в) харизматического лидера.
Для первого характерна рациональная и оценочная апелляция к публике, стремление убедить, что-то разъяснить, доказать, убедить и т.п.
Риторика демагога по своей сути состоит из экзальтированных обращений, адресованных эмоциональной стороне психики человека выступает инструментом манипуляции.
Для вербальной деятельности харизматического лидера свойственны аффективно постулируемые интенции, актуализирующие высокие «идеальные» образы и чувства последователей.
Со своей стороны, американский ученый M.Эдельман различает в риторике политических лидеров четыре символических языковых стиля:
а) язык увещеваний;
б) язык закона;
в) административный язык;
г) язык сделок.
Первый из них нацелен на приобретение лидером политической поддержки.
Второй фигурирует в текстах законов и других правовых уложений, которые артикулирует лидер.
Третий состоит преимущественно из определений, команд и распоряжений, исходящих от лидера.
Существо четвертого сводится к обмену услугами, действиями, ценностями между лидером и последователями. По этой причине он бывает обычно крайне прозрачным и однозначно интерпретируемым лидером и последователями.
Три из этих символических языков (языки переговоров/сделок, юристов и бюрократов) служат для того, чтобы представить социальную действительность как предельно усложненную, доступную для понимания и анализа лишь специалистам/экспертам.
Язык апелляции/увещевания, наоборот, предельно упрощает социальные связи и отношения и предлагает простые, общедоступные модели решения социальных проблем. При этом добро и зло, истинное и ложное, рациональное и иррациональное предстают, пусть и иллюзорно-мифической, но достоверности, очевидности и доступности.
Государственные лидеры в недемократических политических режимах традиционно используют в неформальных «сетях» язык сделок, а в сфере публичной политики – административные языки (например, «новояз»).
В демократических политических системах на уровне государственного лидерства доминирует язык увещеваний.
Правильный выбор политического языка определяет способы коммуникационных связей с последователями и, в конечном счете, успешность лидерства. Так, например, политические позиции белорусской демократической оппозиции в определенной мере оказались ослабленными как раз из-за неверно выбранной вербальной стилистики. Не язык апелляции, ярким носителем которого является А.Лукашенко, был взят ими на вооружение, а язык «сделок», своим острием направленный на то, чтобы предложить гражданам/элите в обмен на их политическую поддержку доступ к определенным социальным ресурсам. Однако этот язык эффективен только для политика, находящегося у власти, но отнюдь не только стремящегося к ней.
При всей спонтанности политической риторики язык увещеваний государственного лидера с неизбежностью включает в себя и устойчивые риторические смыслы и символы, повторяющиеся в различных исторических пространствах. Например, исследования официальных публичных речей американских президентов последнего столетия обнаружили, что большинство используемых ими вербальных символов суть идентичны.
Отдавая должное значимости вербальных средств в формировании и сохранении политического лидерства, необходимо осознавать пределы их политического влияния детерминирующие, т.е. то обстоятельство, что вербальный компонент обладает сильным влиянием на лидерство, действуя только в системе иных компонентов. В этом отношении весь наглядным является исследование российской исследовательницы Н.Киктевой, посвященное сравнительному анализу политических речей кандидатов в президенты РФ Г.Явлинского и В.Путина. Выяснилось, что по большинству параметров политические речи первого оказались в коммуникативном отношении эффективнее второго, что, однако, не помешало В.Путину стать президентом России.
С особой силой детерминирующая зависимость между коммуникационным дискурсом и эффективным лидерством проявилась в античности, поскольку именно в эту эпоху вербальная деятельность в силу ряда особенностей политического устройства получила особое социальное значение. Действительно, В античности «нет ничего за рамками дискурса». «Для системы полиса, – отмечал французский исследователь Ж.-П.Вернан, – прежде всего характерно необычайное превосходство слова над другими орудиями власти. Слово становится главным образом политическим инструментом, ключом к влиянию в государстве, средством управления и господства над другими. Власть слова греки превратили в божество: сила убеждения по действенности приравнивается к формулам некоторых религиозных обрядов. Вместе с тем слово утрачивает ритуальную сущность, претензии на изречение истины... Политическое искусство состоит, по сути дела, в умении владеть речью».
Отсюда рождается необходимость в эффективности политических речей лидеров, и тот, кто отчетливо продемонстрировал ораторские таланты, обладает, в представлении граждан, всеми основаниями встать у руля государства. В эту эпоху невозможно было быть государственным деятелем, не будучи одновременно и выдающимся оратором.
Политический дискурс в системе политического лидерства в древнегреческих городах-государствах проявлялся в первую очередь через его агональность, т.е. жесткую ориентированность на борьбу, на победу в вербальных политических ристалищах. Благодаря этому дискурс приобретал черты риторического спора, где на первом месте находилась цель - победа над противником. Этот спор предполагал наличие массовой публики, к которой он был обращен как к арбитру в последней инстанции. По силе убежденности и аргументированности политической речи определялась победа одного оратора над другим. Принципиально то, что в речевом взаимодействии все его участники обладали равными юридическими и политическими правами, а следовательно, он был диалогичен по своему характеру.
Риторическая агональность государственного лидера имела свою высшую и низшую формы. С одной стороны, достижение победы требовало использования рациональных доказательств, направленных на достижение истины. В этом случае политическая риторика составляла единое интеграционное целое с диалектикой, которая понималась как умение доступно доказывать сущность всякой вещи, вследствие чего она будет «подобной карнизу, венчающей все знания» (Платон). В политической речи преобладали не внешние формы выражения, а их «нравственная высота», не только система рациональных доказательств, но и этический способ убеждения. В этом случае происходила персонификация и идентификация лидера и последователей в рамках определенной нравственной доминанты.
С другой стороны, ораторская практика могла быть ориентирована исключительно на внешнюю, «техническую» сторону вербального диалога, что в античной риторике получило наименование эристики. Основные принципы эристики были разработаны софистами. В их основе – не поиск истины, не апелляция к разуму демоса, а ориентация исключительно на инстинкты и аффекты толпы с масштабным использованием манипулятивных свойств политических речей. Подобный дискурс лидеров был характерен для деятельности древнегреческих тиранов.
Дискурсивная модель политического лидера «правильной» формы государства в эту эпоху была представлена:
а/ агональностью речей лидера;
б/ ориентированностью на истину и рациональное убеждение;
в/ диалогичностью при доминировании семантической функции слова;
г/ «нравственной высотой» слова;
д/ диалектичностью, т.е. строгой упорядоченностью речи в смысловом и формальном отношении.
По своим стилистическим особенностям доминировала дискурсивная модель государственного деятеля, использовавшего язык увещеваний. Ее эталонный образец в полной мере был представлен в выступлениях Перикла. Греческие историки отмечали, что «как царь стоял он, когда говорил с народом; спокойной серьезностью и силой своего слова он повелевал волнующимися массами. Он пренебрегал обычными приемами народных ораторов. Речь его была свободна от суетного остроумия... Диалектические упражнения, которыми он занимался с Зеноном, усовершенствовали его искусство красноречия... Громадное значение его речей было обусловлено достоинством и нравственной высотой его характера, философским образованием и всесторонним развитием ума. К этому следует прибавить, что он никогда не рассчитывал на минутное вдохновение, и потому никогда, не приготовившись, не говорил к народу».
Плутарх отмечает, что Перикл не только усвоил от Анаксагора «высокий образ мыслей и возвышенность речи... но и серьезное выражение лица, недоступное смеху... ровный голос и тому подобные свойства... Перикл, настраивая свою речь как музыкальный инструмент, во многих случаях пользовался Анаксагором, примешивая понемногу как бы к своему красноречию науку о природе. Благодаря этому он далеко превзошел всех ораторов...».
Когда же в обществе наблюдался «упадок нравов», или же происходила ценностная аномия, то это автоматически видоизменяло политико-риторический идеал общества – возникал социальный заказ на лидеров, использовавших политическую речь с манипулятивно-демагогическими характеристиками. Народное собрание в большей степени начинало интересовать не содержание речей, а внешняя их сторона.
Например, в Афинах накануне македонского владычества и начала эпохи эллинизма граждане государства обращали внимание уже не столько на их содержание, сколько на мельчайшие нюансы мимики и жестикуляции политического оратора (лидера). В той или иной степени искусством манипулятивной речи владело большинство древнегреческих государственных лидеров, поскольку все они прошли софистические школы риторического искусства.
Если определить содержание семантического поля дискурсивной модели древнегреческого государственного лидерства «правильной» его формы, то в нем ключевыми словами являлись: «гражданин», «слава», «мудрость», «борьба», «долг», «закон», «благо». Идентификационная формула – «Служение общественному благу, полисному государству – наш общий долг».
5. Риторические стратегии доминирования и недоминирования
Для политического лидера исторически принципиально важно использовать риторику доминирования, которая должна привести к устранению у последователей чувства страха и неуверенности относительно из будущего и жизненных перспектив. Кроме этого, она призвана помочь обрести последователям эмоциональное равновесие.
Значимость риторики доминирования обусловлена в том, что в ней, как правило, представлены роли:
(1) отца, который проявляет любовь и заботу о «детях»;
(2) учителя, дающего людям уроки жизни;
(3) жертвы, рассчитанной на укрепление идентичности группы и сплочения вокруг лидера перед лицом внутренней или внешней угрозы.
В последнем случае лидер выступает персоной, которую якобы несправедливо обманули либо которому несправедливо угрожают, и если с ним так жестоко поступили, то с другими (последователями) поступят еще хуже. Эту риторику используют, как правило, во время борьбы за власть, а, получив ее, от этой риторики отказываются.
В свою очередь, риторическая стратегия недоминирования выступает как демонстрация лидером равного статуса с последователями, т.е. артикуляция того, что политические лидеры кровнородственны им, и даже на бытовом уровне живут примерно также, как и последователи. Следовательно, журналисты могли насмехаться, например, над польским премьером Л.Качиньским, заявлявшим о том, что он не имеет счет в банке, но для многих его последователей это было нормой, что их и сближало с этим политиком.
Важной частью дискурса политических лидеров выступают политические дебаты на телевидении и радио. Однако, как свидетельствуют социологические опросы, они обладают ограниченным политическим влиянием и обычно влияют на электоральную позицию только неопределившихся в своем выборе избирателей.
Вопросы для обсуждения на семинарских занятиях
1. Каким образом в историческом процессе соотносятся тип цивилизации и риторический идеал?
2. Каким образом в историческом процессе соотносятся тип политической культуры и риторический идеал?
3. Какие ключевые слова использую государственные лидеры в различные исторические эпохи?
4. Чем различаются лидерские риторические модели доминирования и недоминирования?
5. Какие речевые стратегии использовали государственные лидеры в Советском союзе?
6. Какие речевые стратегии использовали государственные лидеры в античности?
7. Какие речевые стратегии используют современные политические лидеры?
8. Какие символические языковые стили различает M.Эдельман в риторике политических лидеров?
9. Какие риторические практики использует в своей деятельности А.Лукашенко?
10. Какие можно назвать стили вербальной деятельности политического лидера?
11. Политический успех: как и о чем должен говорить современный белорусский политик?